http://www.pseudology.org/science/Tokaty_GA.htm
Гогки Ахматович Токаев - Grigory A. Tokaty
1909 - Северная Осетия. Новый Урух. Родился, но вскоре остался сиротой. Рос в соседнем Ставд-Дурте
1924 - Вступил в комсомол. Не провел ни одного дня за школьной партой
1927 - Один из первых трактористов на Кавказе
1928 - Член ВКП(б)
1928 - Ленинград. Прибыл на учёбу по комсомольской путёвке. Обратил на себя внимание уникальными математическими способностями
1929 - Москва. Московское высшее технологическое училище имени Баумана. Студент рабфака
1932 - Москва. Московское высшее технологическое училище имени Баумана. Диплом
1932 - Направлен на учёбу в ВВИА имени Жуковского
1934 - Знакомится с Циолковским и трудами Eugen Sänger, что послужило толчком к углублённому изучению ракет
1937 - ВВИА имени Жуковского. Диплом
1938 - ВВИА имени Жуковского. Лаборатория аэродинамики. Начальник
1940 - ВУЗ ?. Факультет авиационной техники. Декан
1941 - Кандидат технических наук
1941 - Служба в бомбардировочной авиации
1942 - Москва. Задействован в ракетных проектах
1945 - 09 мая. Союзный контрольный Совет. С подачи Соколовского стал одним из секретарей Жукова
1945 - Германия. Вместе с Королёвым охотится за разработками ракетных программ Вернера фон Брауна и реактивных самолётов
1945 - Германия. Отправил в СССР Курта Танка - создателя самолётов Focke-Wolf
1947 - Назначен главным ракетным ученым СССР
1947 - Париж. Вместе с Василием Сталиным предпринимает безуспешную попытку заманить в СССР ракетного инженера Eugen Sänger
1947 - Берлин. Спасаясь от СМЕРШа инженер-подполковник ушёл на Запад вместе с женой Азой Баевой. (Дочь - Белла)
1948 - Великобритания. Дала политическое убежище, паспорт с именем Grigory A. Tokaty
1951 - Книга "Stalin Means War". London
1953 - 05 марта. Смерть Сталина
1954 - Книга "Betrayal of an Ideal". London
1956 - Книга "Comrade X". London
1960 - США. Задействован в программе высадки человека на Луну по программе "Апполон"
1961 - Великобритания. Глава колледжа
1962 - Участник создания англо-французского сверхзвукового авиалайнера Конкорд
1967 - Великобритания. Звание профессор
1971 - Предрёк социальный взрыв в СССР. И не ошибся
1972 - Американцы на Луне!
1974 - Великобритания. Сыграл самого себя в документальном фильме World in war. Режиссёры: Ted Childs, Michael Darlow
1985 - Британская королева-мать отпраздновала свой 85-летний юбилей на борту Конкорда
1994 - Книга "A history and philosophy of fluid mechanics". London
1999 - Владикавказ. Издан перевод книги "История и философия механики текучих сред" на русском языке
2003 - Великобритания. 25 ноября. Скончался
--------------------------------------------------------------------------------
На озере Селигер, в районе Осташково, на одном из островов был размещен сверхсекретный НИИ («Городомль»). В жилых постройках с семьями и домашним скарбом разместились немецкие специалисты-ракетчики — более ста ученых и инженеров, отобранных по рекомендации Королева. В 1946 г. был освоен Центральный полигон реактивной техники — Капустин Яр. Его оснащение и опытный материал сплошь и рядом были трофейные.
Первые пуски ракет с помощью немецких специалистов прошли в октябре 1947 г. На следующий год запустили более совершенные копии Фау-2 — ракеты Р-1, а потом были Р-2, Р-3 и так до знаменитой межконтинентальной Р-7 — основы советской космонавтики и ракетных войск стратегического назначения. Осенью 1953 г. СССР покинули последние немецкие специалисты, в том числе приближенный фон Брауна конструктор Г. Греттруп. До первого полета человека в космос оставалось восемь лет, но уже тогда никаких сомнений в том, что он состоится, ни у кого из советских конструкторов не было» (Кнышевский П. Добыча. Тайны германских репараций. М., 1994. С. 64)
--------------------------------------------------------------------------------
Цитаты:
«Когда на своей лондонской улице, в своем тихом доме я ночью кладу свою голову на подушку, закрываю глаза, то очень часто вспоминаю Ирыкау. Я бывал там сотни раз у родственников своей жены, взбегал на бугорок и долго любовался снежным Казбеком. Это придавало мне силы, вдохновляло меня перед дальней дорогой… А когда возвращался назад, то не было на свете осетина счастливее меня. Природа вокруг Ставд-Дурта здесь всегда со мной, речка Урух, деревья, кустарники вдоль ее берегов незримо присутствуют здесь рядом, я не существую вне этого, если бы не было этого, то я не жилец на этом свете».
«В Англии есть закон, по которому самым заслуженным людям присваивают почетный титул– сэр. Я, осетин Гогки Токати, тоже попал в этот список. Но для этого я должен выразить свою обязательную преданность королеве Англии в специальной декларации. Иностранец здесь не может стать сэром без этой клятвы королеве. Я отказался от дачи такой клятвы. Почему? Я не англичанин, я – осетин, хотя бесконечно благодарен этой стране за такое доверие, за такую честь, но я – сын Кавказа, там я впервые вдохнул воздух жизни. Меня никакими красивыми словами, никакими званиями и наградами нельзя сделать неосетином. Хорошо это или плохо – это дело другое. Но я не хочу лгать ни себе, ни другим».
«А кем меня считают мои земляки? Десятки лет назад я вынужден был покинуть свою родину, дороги к ней мне закрыл «железный занавес». С головой уйдя в аэронавтику и космонавтику, я часто забывал о народе и земле, где родился и вырос. Это необъяснимо трудно, особенно человеку, у которого уже не будет своего Завтра, к которому все ближе и ближе подкрадывается его Вечер… Живу пока только одной надеждой: когда-нибудь потомки наших предков обязательно поймут меня…»
"Когда я приступил к приведению в некоторую читаемую форму настоящих избранных заметок, я нашел себя лицом к лицу со своей совестью. Первая половина траектории моей научно-технологической жизни прошла по ту сторону "железного занавеса" - имею ли я морально-нравственное право выбросить в мусорный ящик всю эту половину. Призадумавшись, я пришел к заключению, что атомы моего тела и фотоны моего сознания запротестовали бы против столь огульного бросания. Ибо в первой половине моей траектории было немало такого, чем я только гордился и горжусь до сих пор:"
"Свою первую половину пути я бы обозначил следующими словами: сын Первой мировой войны, воспитанник гражданской войны с ее голодом и кровавым произволом, знаменосец юных пионеров и Комсомола, не по возрасту ранний тракторный механик и ударник сталинского социализма, ленинградский и московский рабфаковец и "бухаринский выкормыш", парттысячник и выпускник Военно-Воздушной инженерной академии, самолето-ракетостроитель и особоуполномоченный правительства по ракетному делу:"
"...Военно-воздушный инженер Виктор Болховитинов, будущий главный конструктор МиГов Артем Микоян и я в разное время были учениками А.Н. Туполева, и наше уважение к нему всегда было высочайшим. Но глядя на его ТБ-3 (первый тяжелый бомбардировщик, принятый на вооружение СССР в 1932 году), мы удивлялись - аэродинамически он был примитивным. Но сказать об этом открыто не решались. В то время Туполев был "царем"-конструктором..."
"...С.П. Королев занимался в тридцатых годах планерами. Его ближайший сотрудник, Е.С.Щетинков получил в 1936 году задание провести надлежащие конструкторско-расчетные исследования по установке ракетного мотора на их с Королевым планере. Стендовые испытания ракетоплана, получившего маркировку РП-318, оказались неудачным. Королев был снят с работы в РНИИ (Ракетный научно-исследовательский институт), арестован и сослан в ГУЛАГ. Я не видел его до весны 1944 года, когда, возвратившись на свободу, он спросил меня: "А что стало с РП-318?" Я ответил ему, что группа РНИИ продолжала доработку королевского проекта, и 28 февраля 1940 года летчик-испытатель В.П. Федоров поднялся на РП на привязи к самолету на высоту 2000 метров - первый советский ракетоплан был в полете..."
"..."Вы, господин Токаев, русский по национальности" - неожиданно спросил майор Гисорд. - Кто-то из наших в Контрольном совете сказал мне, что вы кавказец..." Мой ответ удивил француза. Я был одет в советскую военно-воздушную форму и, следовательно, был не русским или кавказским офицером, а советским военнослужащим..."
"...Устами самого Сталина в присутствии Молотова, Маленкова, Ворошилова, Микояна, Вознесенского, Берия маршалу Советского Союза Соколовскому было сказано в приказном тоне: "Генерал-лейтенанта авиации Кунцевалова снимите с должности начальника Военного отдела Советской военной администрации в Германии и на его место назначьте полковника Токаева". Так по сути было объявлено о присвоении мне ранга инженера-полковника. Но буквально через два дня последовало строгое предупреждение, что присвоение звание должно быть задержано. На моем небе ветер сгущал тучи - не успел я сменить погоны, как грянул гром: я исчез с горизонта..."
"...Во второй половине моей жизненной траектории почти сразу же оказались дни или недели, или даже целые месяцы, когда во мне вдруг начинал шевелиться червяк сомнений: почему же я находился на чужбине? В моем настольном календаре от 12 августа 1948 года появилась следующая запись: "Неужели судьба приговорила меня на доживание своего века на далекой чужбине? Имею ли я достаточно сильные причины для того, чтобы состариться-поседеть не на своей земле?" Наполеон говорил, что отважно воюет тот солдат, у которого живот полон каши. Но не хлебом единым жив человек, а тем более человек советский. На Западе я дышал и дышу во много раз свободнее, чем на Востоке. Хлеба и каши - хоть отбавляй. Над головой - прочная крыша, к Берлину и Лондону, Парижу и Риму, Вашингтону и Лос-Анджелесу я привык и так далее, и тому подобное. Но "червяк" все же шевелится и напоминает о родине..."
"...Так началось мое "съедение тонны соли" в Имперском колледже. Мне предложили процедуру "протаскивания" через фильтры британского образования, и я взялся за это дело страстно. Я не был уполномочен защищать честь советских научных званий и степеней. Но будучи носителем и олицетворением всей страны в академических кругах Англии, я считал своим долгом, долгом члена гврадии ученых СССР показать и доказать, что в научно-технологическом отношении мы имели достаточно оснований гордиться тем, чего достигли. И сегодня, накануне своего вечера без завтра, мне приятно осознавать, что, хотя один в поле не воин, мне удалось в этой борьбе за честь своей профессии выйти победителем..."
"В Лондоне я избрал ярко обозначенную линию своего поведения - никаких тайн, никакой политики, и ничего, что могло быть во вред Советскому Союзу или Великобритании. Сначала это не нравилось многим представителям густого и труднопреодолимого слоя чиновников. Ряд лет я провел в изоляции. Но то были годы интенсивной физико-математической исследовательской работы, преимущественно в областях звуковой и сверхзвуковой аэродинамики и ракетной динамики".
"Милорд, уважаемые члены Совета Управляющих университета, члены Сената, дамы и господа! [отрывок из речи в университете Сити] Человек науки и технологии - раб своего поведения. Ему нельзя считать себя свободным, если его ноги не опираются на истинное знание. В этом смысле я признаю себя рабом или полурабом, поскольку не в состоянии ответить на коренной вопрос: почему и для чего мы стараемся попасть на Луну? Наша отрасль еще настолько зелена, что во многом приходится проникать в орбиты Земли, Луны и дальше в космос почти вслепую, в лучшем случае - с фонарем в руках. Но наука на то и наука, чтобы искать, открывать и проникать в неизведанные тайные просторы Вселенной. Нам приходится преодолевать сложности и трудности, о которых человек и не предполагал до недавнего времени. Вы, дамы и господа, наверное, слышали о Вернере фон Брауне, главном создателе ракеты ФАУ-2. Он пишет мне, что "у нас в настоящее время два врага - невидимое земное притяжение и аэродинамическое сопротивление". Говорят, американский ракетный пионер Роберт Годдард как-то пообещал своим коллегам: "Когда мы покорим этих врагов, я раздам вам по бутылке шампанского". Со своего скромного угла и мне хотелось бы пообещать каждому из вас - когда мы вырвемся успешно в заатмосферное пространство, я постараюсь устроить вам пир победы.
"Милорд, дамы и господа! В своем выступлении с этой трибуны по случаю исторического полета капитана Гагарина я сказал, что началась эпоха продвижения человека в Космос. Для науки безразлична национальность Человека-Героя. Русский или осетин, англичанин или американец - первый космонавт - это высокая честь для всего человечества! Я помню, после выступления ко мне подошел вице-канцлер университета сэр Джеймс Тайт. Пожав мне руку, он поздравил меня с успехом "советского Колумба", на что я ответил: "Гагарин - космический Колумб всех народов"...
--------------------------------------------------------------------------------
На днях профессору университета Сити Григорию Александровичу Токати, 20 лет возглавлявшему Департамент аэронавтики и космических технологий, было присвоено пожизненное звание Почетного члена Королевской Академии Космонавтики Великобритании. Друзья и коллеги выдающегося ученого все еще обращаются к Григорию Александровичу "профессор Токати" - наш земляк из присущей всем кавказцам скромности не любит говорить о том, что уже является действительным членом не только академии Ее Величества, но и Нью-Йоркской Академии Наук и Американской Инженерной Академии в Вашингтоне. Сейчас уже и подсчитать трудно, сколько было высоких наград и признаний в жизни гениального ученого, где бы он ни работал - в Германии или Франции, Англии или Соединенных Штатах Америки, Голландии или Африке.
Многим ли из нас известно, что в американском городе Лос-Аламос, штат Нью-Мексико, установлен бронзовый бюст с высеченным на нем именем - G.A.Tokaty? Знают ли на родине выдающегося ученого, что в его честь одна из улиц в университетском городке Сити названа Проходом Токати? Слышали ли мы когда-нибудь, что лучшим студентам этого ведущего британского вуза лорд-мэр Лондона присваивает Стипендию имени Токати?
Григорий ТОКАТИ
ДНЕВНИКОВЫЕ ЗАПИСИ Предисловие Тимура Кусова
«ДВУХЭШЕЛОННАЯ ТРАЕКТОРИЯ ЖИЗНИ»
ПРОФЕССОРА ТОКАТИ
Многим ли из нас известно, что в американском городе Лос-Алемос,
штат Нью-Мексико, установлен бронзовый бюст с табличкой
«G.A.Tokaty»? Знают ли на родине выдающегося ученого о том, что в
его честь одна из улиц в университетском городке Сити названа
Переулком Токати? Слышали ли мы когда-нибудь, что лучшим студентам
этого ведущего британского вуза лорд-мэр Лондона присваивает
Стипендию имени Токати? Признаться честно, я обо всем этом не знал
ничего...
http://www.darial-online.ru/2004_1/tokati.shtml
Я держу в руках один из самых ценных подарков, которые мне
когда-либо доводилось получать в жизни. Это старенький блокнот-
скоросшиватель, впитавший в себя вместе с запахом сигаретного дыма
обволакивающий приятными ощущениями книжный дух, тот самый, что
десятилетиями живет на полках домашних библиотек или в музеях
выдающихся писателей и ученых. Перелистывая сборник аккуратно
собранных машинописных страниц, на которых видны оформленные рукой
автора исправления и дополнения, среди множества озаглавленных или
обозначенных цифрами абзацев замечаю такую запись:
«Если говорить о патриотизме, то моя родина, Северный Кавказ,
ничем не хуже и не лучше Англии или Голландии, Франции или
Германии, Африки или Америки. Но за пределами этого
бюрократического определения существует и патриотизм более
священный. Человеческое счастье там, где он не скован железными
цепями идеологии и политики. Что касается меня, то мне хорошо там,
где никто и ничто не мешает мне любить свою родину и по
необходимости принятое соотечество. Я люблю Англию прежде всего
потому, что она не мешает мне любить мой Кавказ, мою Северную
Осетию-Аланию. Мне легко и тепло оттого, что моя «вторая» родина не
только не мешает, но и поощряет меня, когда я откровенно и гордо
словами М.Ю. Лермонтова говорю:
Хотя я судьбой на заре моих дней,
О южные горы, отторгнут от вас,
Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз.
Как сладкую песню Отчизны моей,
Люблю я Кавказ.
В моей двухэшелонной траектории жизни, – продолжает автор, –
иногда что-то мешало мне выражать эту гордость слишком громко. В
Англии этого «что-то» просто не существует, поэтому я и люблю
страну Джона Булла».
Обещание
Типичный по-лондонски нетеплый весенний полдень. Мы с
друзьями, приехавшими в Англию на учебу, выходим из станции метро
"Уимблдон", что в отдаленном от центра, но известном всему миру юго-
западном районе Лондона. Все мы были приятно удивлены звонком от
профессора Токати, пригласившего нас в свой дом в столице теннисных
чемпионатов. Мы знали, что не для каждого бывавшего в
Великобритании земляка Григорий Александрович имел возможность
выкроить минуты из своего насыщенного и непредсказуемого графика
жизни, стремительное течение которой сравнимо разве что с полетом
его сверхзвукового детища – «Конкорда». Поэтому уже не первая за
последние несколько дней встреча с этим человеком представлялась
нам не только оказанной с его стороны высокой честью, но и поистине
даром свыше. Ибо уже в первые дни общения с выдающимся ученым ты
чувствовал, насколько значительна и содержательна каждая беседа,
каждое слово, произнесенное устами великого деятеля науки, мудрого
старшего, горячо любящего даже спустя более полувека вынужденной
разлуки свою родину человека.
Профессор Токати встретил нас у входа в метро теплыми, как
всегда, приветствиями и сразу же пригласил в салон своего
автомобиля.
– Это наш бегун на дальние дистанции, – улыбнулся Григорий
Александрович, садясь за руль «Фольксвагена-Гольфа». – На ней
только под Ла-Маншем ездим, в Париж. Я – иногда по работе, а с Азой
– в гости к Терезе Битаровой, с которой мы очень дружны.
Пока мы ехали по тихим зеленым улицам Уимблдона, резко
отличающимся от шумных кварталов Большого Лондона, Григорий
Александрович не переставал спрашивать о том, как сейчас живется
людям на его родине – что есть в магазинах, какая заработная плата,
чем занята молодежь, достаточно ли социально обеспеченными
чувствуют себя люди его возраста и так далее.
– Я часто думаю о нашей с вами родине, – голос профессора
зазвучал с особой тревогой и некоторой, как мне показалось, болью.
И как бы предупредив долго мучивший меня вопрос, не было ли у
профессора желания вернуться в Осетию, Григорий Александрович
продолжил:
– Как бы сейчас мне хотелось хоть одним глазом взглянуть на мою
Осетию, хоть мельком – из проезжающего мимо поезда – посмотреть на
родные края! С сожалением вынужден признать, что уже давно не волен
распоряжаться своей жизнью и планировать что бы то ни было заранее.
Люди моего рода деятельности принадлежат государству, нации, но
никак не себе. Привычка трудиться, выкладываясь до конца, у меня
сохранилась еще со времен работы в СССР. Дело дошло до того, что,
поставив свою профессию, в самом широком смысле – науку, выше
всяких политических манипуляций, я стал одним из невыгодных
государству ученых. Как бы то ни было, вам, Тимур, сегодня о многом
станет известно, что называется, из первоисточников. Я даю вам
обещание передать в безвозвратное пользование то, что никогда и
никто, кроме меня, не видел и не держал в руках – мои заметки,
которые я составлял по записям в дневниках, блокнотах, на полях
прочитанных книг и журналов. Думаю, после серьезной редакторской
работы вы сможете донести их до той аудитории, которой они
покажутся интересными.
Не скрою, момента, когда мне будет передан этот уникальный
исторический документ – свидетель целой эпохи прорывов в научно-
технологической жизни сразу нескольких государств, я ждал с особым
волнением и сразу же решил, что «той аудиторией» должны стать
именно мы с вами, жители маленькой Осетии, подарившей миру большого
Человека. И сегодня я очень рад тому, что редакция журнала «Дарьял»
предложила свою помощь в издании заметок, взялась за эту
кропотливую и так необходимую всем нам работу. Теперь я знаю, мое
обещание профессору будет выполнено: летопись мыслей ученого и
философа первыми прочитают его земляки.
«Пионер космоса»
Несмотря на особо тревожные для профессора Токати дни (супруга
Григория Александровича Аза в то время находилась в больнице, о чем
наш земляк глубоко переживал, он едва сдерживал слезы, говоря о
любимой жене, оказавшейся на грани тяжелой болезни1 ), до позднего
вечера мы пробыли в уютном английском доме с камином, беседуя об
интересной и многогранной работе ученого, об исторических моментах
биографии «вчерашнего сталинского ракетиста», о крутых поворотах
«траектории жизни» и, конечно, о радостях и тревогах жителей
Осетии, об их завтрашнем дне.
Профессор показывал нам фотографии, статьи, пачки конвертов, в
которых даже после объявленной научной интеллигенцией Лондона
Недели Токати продолжали приходить письма с поздравлениями со всех
континентов планеты, документы торжественных церемоний присвоения
почетных ученых степеней и званий в историческом зале Гилдхолл и
его книги, книги, книги (кстати, одна из них переведена на русский
язык по инициативе профессора А.Г. Кусраева и издана
Государственным научным центром во Владикавказе).
В спальне профессора стояла изящная модель самолета, на
металлической табличке которой я прочитал следующие слова:
«Presented to G.A.Tokaty in appreciation of his invaluable
contribution to the British Airways, in particular to the
development of Concorde» («Григорию Токати в знак признательности
за его неоценимый вклад в развитие Британских Авиалиний и в
частности – строительство «Конкорда»»). Этот сувенир Григорий
Александрович получил в дар от своего близкого друга и коллеги сэра
Джорджа Эдвардса, директора Британской авиационной корпорации.
Именно Эдвардс как главный конструктор и Токати как главный
теоретик больших скоростей «окрылили» в 1976 году чудо авиационного
строительства.
По развешенным в комнатах чертежам и рисункам Григорий
Александрович на доступном языке объяснял, как осуществлялись
полеты на Луну, преодолевались звуковые барьеры в атмосфере,
обретали жизнь космические корабли.
Среди множества материалов из архива Токати в руки мне попалась
статья, которая сразу же приковала внимание своим заголовком:
«Tokaty, Space Pioneer» – «Токати – пионер космоса». Этот материал,
опубликованный в 1971 году в журнале «Новый ученый и наука»,
поведал британцам, пожалуй, впервые в столь развернутой форме
рассказ о «бывшем трактористе из осетинской семьи, ставшем главным
ракетным ученым СССР». В начале 70-х годов имя ученого Григория
Токати уже было довольно широко известно в кругах научной
интеллигенции не только Соединенного Королевства, но и
континентальной Европы и Америки. Но до момента выхода в печать
этой статьи многое из жизненного пути Токати – от колхозных полей
села Ставд-Дорт до космических бесконечностей Вселенной – для
общественности оставалось тайной.
«Нам, живущим в Великобритании в 1971 году, – пишет собеседник
ученого доктор Сара Уайт, – трудно даже вообразить, какое было
детство у Григория Токати. Профессор с поразительной улыбкой
говорит, как опубликованная однажды в газете «Таймс» фотография, на
которой был запечатлен вьетнамский мальчишка в лохмотьях и больших
ботинках, бродивший по улицам в поисках пищи, напомнила ему о самом
себе в таком же возрасте».
Токати, как узнает читатель из статьи, не провел ни одного дня за
школьной партой. Шанс получения высшего образования он заработал,
будучи одним из первых на Северном Кавказе трактористов. Он уже
усиленно интересовался инженерной механикой, когда в 19-летнем
возрасте был направлен на учебу в Ленинградскую академию, а затем
– в Московское высшее технологическое училище имени Баумана. По его
окончании Григория Токати призвали в Военно-Воздушные Силы как
одного из самых многообещающих молодых специалистов. Так он
оказался во всемирно известной Академии имени Жуковского, по
окончании которой сразу же начал работу в аэродинамической
лаборатории ВВС, а через год уже стал ее руководителем! После
встречи с Константином Циолковским и знакомства с монументальной
работой немецкого ученого Евгения Зенгера «Техника ракет» Г.А.
Токати начинает всерьез заниматься изучением ракет, принимая
участие в создании нового Центрального аэрогидродинамического
института (ЦАГИ) в Раменском – ныне подмосковный город Жуковский.
После войны Токати, а под его руководством и группа лучших
исследователей, включая Королева, направляется в оккупированную
Германию для изучения немецкого опыта в развитии авиации и ракетной
техники.
– Наверняка, в эти годы вы тесно общались с представителями
военного руководства и правительства? – спрашиваю я Григория
Александровича, степенно прикуривающего сигарету.
– Разумеется. Я работал под личным руководством Сталина, с
которым мы довольно часто виделись и обсуждали вопросы национальной
безопасности, о которых никому не было известно за стенами Кремля.
Мной был предложен проект глобальной ракеты, названный Г.М.
Маленковым «проектом Токаева». И вот однажды на чрезвычайном
заседании Политбюро в кабинете Сталина, куда меня вызвали в срочном
порядке, Сергею Павловичу Королеву было поручено заняться изучением
немецких ракет ФАУ-2, а мне – кругосветной ракетой-
бомбардировщиком. Больше по этому поводу я не могу сказать вам ни
слова. Государственная тайна есть государственная тайна. А моим
непосредственным начальником в немецком научном центре Пеенемюнде
был маршал Жуков. Георгий Константинович состоял в созданном в 1945
году Союзном контрольном совете, который возглавляли
главнокомандующие вооруженными силами СССР, Англии, США и Франции.
Тогда еще генерал армии Соколовский вызвал меня к себе и коротко
сказал: «Вот что, ученый, давай мы тебя назначим секретарем
Контрольного совета», – и меня назначили одним из секретарей. С тех
пор на совещаниях военачальников в Германии я всегда сидел рядом с
Жуковым. Я хорошо говорил на немецком, французском, маршал часто у
меня консультировался.
В 1947 году Григорий Александрович Токати был назначен главным
ракетным ученым СССР, а через год работал уже в Великобритании.
Профессор Токати не особо распространялся об идеологических
причинах, по которым он был вынужден отказаться от успешной карьеры
на Родине и переехать в Лондон. Но слушая его выступления по радио
и телевидению Би-Би-Си, приходишь к выводу, что Григорий
Александрович не только не жалел о своем советском опыте, но с
великой гордостью рассказывал о достижениях СССР в области
космических исследований и авиации, в которые ему, несомненно,
удалось вложить немало и своих сил.
Сберечь «живое» слово
– Ну а теперь перейдем к самому главному, – настойчиво
предложил Григорий Александрович, приглашая нас наверх, в свой
тесный и, как мне показалось, неуютный рабочий кабинет, наполненный
тем самым музейно-книжным духом. Предложив землякам присаживаться
поближе к столу, на котором из-под стекла в глаза мне сразу
бросилась старенькая карта СОАССР, профессор Токати быстро достал
из ящика находившийся всегда под рукой небольшой кожаный
скоросшиватель.
– Вечерами я набирал эти строки из летописи своей жизни на
старенькой печатной машинке, не очень беспокоясь о тематической и
хронологической последовательности, в надежде, что однажды найду
своего читателя. С сегодняшнего дня заметки Токати в вашем
распоряжении. Вы, Тимур, повезете их на нашу родину, – последовала
пауза, во время которой я уловил сосредоточенный, глубокий, будто
проникающий в самую глубину души взгляд Григория Александровича. –
Признаюсь, долгое время мне не рекомендовали, даже, можно сказать,
запрещали публиковать некоторые детали биографии, о которых я
рассказываю на этих не очень аккуратных страницах. Но сейчас, я
думаю, время уже пришло, и кое-что можно доверить широкой публике.
Я условно озаглавил заметки старо-латинскими словами «Тутти
фрутти», что в переводе означает «всякая всячина». Полистайте, и
многое вам станет понятно.
После того вечера я часто доставал с полки блокнот, перечитывая
завещанную «летопись» страницу за страницей, и с каждым днем все
больше убеждался в том, что подарок этот поистине бесценен. Не для
меня – а для всех ныне живущих – ведь ничто так бережно не хранит
историю, как написанное ее очевидцем слово, и никто, кроме нас, не
сбережет это «живое» слово для будущих поколений.
6 августа 1945 года в 8 часов 15 минут произошло историческое
событие, остановившее течение времени: американский бомбардировщик
сбросил на японский город Хиросима атомную бомбу, которая
превратила в пепел и битый кирпич 62 000 зданий в радиусе трех
миль. Но реакция В.М. Молотова была: «У нас есть оружие более
мощное – всепобеждающее учение Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина».
Когда я сказал об этой реакции профессору – генералу Д. Венцелю, он
сощурил глаза: «неужели тов. Молотов сказал такую глупость?»
* * *
9 августа 1945 года вторая американская атомная бомба упала на
город Нагасаки. Мы с подполковником Сорокиным вели об этом новом
историческом событии неформальный, союзнический разговор с одним
немецким специалистом в области электро-радио-техники. Я спросил
немца, знал ли он что-нибудь о работе над проблемой «тяжелой воды»
в западной Германии? Да, ответил он, но знал только со вторых и
третьих рук; если бы война затянулась еще на один год, Германия
противопоставила бы России и англо-американцам свою атомную бомбу.
* * *
Наши физики уже знали о достижениях и неудачах Германии в этой
области, но все же я рассказал о заявлении немца (тогда еще)
генералу армии В.Д. Соколовскому. Он посмотрел на меня удивленно:
неужели я сомневался в том, что немцы готовили против нас атомную
бомбу? В кабинет вошел генерал-лейтенант Лукьянченко. Узнав, о чем
мы говорили, он тоже посмотрел на меня как на идиота, и со
свойственной ему разнузданностью сказал: «Вы, ученые, болтаетесь
под ногами и пугаете нас своими адскими машинами! но не забывайте,
что любая машина без идеологии под нею не стоит ничего; разгром
гитлеровской военной машины доказывает, что идеи марксизма-
ленинизма бессмертны, даже под атомными бомбами». Неужели так
думаете и вы, Иосиф Виссарионович?
* * *
Через пару недель в Москве, в кабинете Артема И. Микояна в ОКБ-
155, в присутствии академика Б.Н. Юрьева, я рассказал о словах
Лукьянченко. Борис Николаевич рассмеялся: больших держав без
больших дураков не бывает. Артем Иванович, в свою очередь, заметил,
что, к сожалению, продолжает жить старое «шапками закидаем». Как бы
реагируя на эти суждения, в тот день и час я позволил себе
высказывание, которое до сих пор кажется мне интересным – вот его
суть:
«У США имеется и сама А-бомба, и бомбардировщик дальнего
действия; американские сухопутные и воздушные силы расположены
вокруг СССР на таких расстояниях, что в случае новой войны могли бы
нанести сокрушительные удары со всех сторон; а мы не имеем еще ни А-
бомбы, ни дальнего бомбардировщика, ни ракеты, способной нанести
царапину американской территории. Отсюда совершенно ясно, что нам
необходимо самым срочным образом заняться созданием
трансконтинентальных бомбардировщиков и ракет…»
* * *
Эти слова были сказаны, когда Андрей Николаевич Туполев имел уже
персональное задание от Сталина организовать производство в СССР
американского дальнего «атомного» бомбардировщика, который бы
совершал единственную вынужденную посадку на нашем Дальнем Востоке.
Сергей Павлович Королев уже работал над освоением немецких Фау-2. А
через 5-6 месяцев я получил задание от Сталина посвятить себя
целиком созданию такого оружия: тогда оно называлось еще «Проектом
Зенгера» - трансконтинентальный ракетный бомбардировщик…
6 января 1949, Лондон
Обедал с профессором Теодором фон Карманом и Ричардом Вест. Он
привез мне письмо от доктора Вернера фон Браун. Никакого
политического разговора, профессор говорил о своем посещении Нового
ЦАГИ: «Великолепные брюки без пуговиц в самом ответственном месте,
– смеется. – Все было там, но не было мела для писания на доске». Я
возразил, мне приходилось писать на досках разных отделов ЦАГИ, и
мел имелся всегда. Фон Карман развел руками: ну, тогда ему просто
не повезло. Нет, говорю, я еще не встречался ни с одним посетителем
СССР, не выпячивавшим отсутствие мела или пуговиц в штанах. Все
плохо, ничто не работает, у автомобилей нет шин, самолеты не имеют
моторов и так далее.
* * *
Совершенно неожиданно, без всякой связи с ЦАГИ или иными научно-
техническими учреждениями, Ричард вдруг спросил: «А какому идиоту
пришло в голову переименовать Екатеринбург в Свердловск?» Я
растерялся: не знал ответа. Но Ричард сделал заметку в своем
дневнике: это я заметил.
...какая-то женщина-лекторша, узнав, что я – «русский», начинает
стрелять в тысячу русских мишеней: делают то-то в Берлине, делали
другое в Варшаве, их шпионы – везде и так далее, и так далее. «Чего
хотят русские? – спрашивает она. – Своей земли у них хоть отбавляй,
оставили бы нас (Запад) в покое. Захватили всю Восточную Европу –
теперь хотят Корею, всю Германию, а может быть и всю Европу».
Умный разговор с математиком и физиком, а теперь эта взвинченная
женщина из департамента социологии. Ушел с головной болью и
поклялся никогда больше не общаться с женщинами от политики – в
частности и в особенности. Но не тут-то было...
* * *
Не имею ни малейшего понятия о ней; представилась Верой
Ивановной, но фамилия у нее явно нерусская. Имеет какое-то
отношение к австралийскому радиовещанию в Лондоне. Через эту
организацию и узнала мои координаты (Би-Би-Си обычно не дает их
никому). И вот в один день она появляется в Аэродинамической
Лаборатории Имперского Колледжа Науки и Технологии, присаживается
за столом против меня, и начинает:
«Здравствуйте, полковник Токаев. Я рада встретиться с вами.
Старалась целый год, и, наконец, удалось… Я надеюсь, что вы
согласитесь дать мне интервью. Ваш знакомый и друг господин (такой-
то) посоветовал мне не обращаться к Вам с политическими вопросами,
и он предупредил меня о вашем презрении к журналистам, но я хотела
бы убедить вас, что журналисты – народ учтивый»… И так далее.
* * *
Я попросил ее подождать немного. Пошел к главе департамента
Аэронавтики профессору Герберту Скуаэр: знал ли он что-нибудь о г-
же Вере Ивановне? Не слышал о такой. Вызывает секретаршу – тоже
ничего не знает. Посоветовались втроем и решили не устраивать
скандала. Разумнее всего выслушать ее спокойно, а там будет видно.
Я пригласил Веру Ивановну в приемную, секретарша принесла чай с
пряниками, и мы разговорились. Вот некоторые выдержки из
магнитофонной записи.
* * *
В.И.: Честно говоря, никакая я не журналистка и не
профессиональная переводчица. Но жить как-то надо, вот я и
халтурничаю, чтобы подработать, где только возможно. Иногда это
удается – иногда не удается. Как Вы уже чувствуете, мой английский
еще хромает на полторы ноги. Но вы – сенсация, и австралийское
радиовещание думает, что вы не откажете русской женщине-
антикоммунистке ответить на несколько вопросов.
Я: Но позвольте спросить, Вера Ивановна, кто вы? Что принесло вас
в Лондон?
В.И.: Я была в РОА (назвала определенную политическую организацию
внутри РОА). Остальное вам известно: катастрофа 1945 года, лагерь
Ди-Пи. Нашлись добрые люди, с помощью которых мне удалось
перебраться в Англию. Квалификации у меня нет, уборщицей не хочу
быть, удалось зацепиться за краюшек третьестепенной журналистской
работы… Вот господин такой-то и посоветовал мне примазаться к вашей
сенсации, чтобы как-то укрепить свою журналистскую линию…
* * *
Из вопросов Веры Ивановны мне было ясно, что идеологически и
политически нас разделяла пропасть. Она удивилась: разве я
сомневался в ее антикоммунизме? Мой ответ показался ей странным,
минуту-две она смотрела на меня с полураскрытым ртом. А именно, я
сказал ей, что горжусь своей медалью «За победу над Германией»; я
делал все мыслимое и возможное для разгрома гитлеровских
захватчиков, а РОА была в составе гитлеровской машины; ее
антикоммунизм и мой антисталинизм не имеют ничего общего…
8 января 1952. Магнитофонная запись
Некто А. Костин пишет мне из Скандинавии, что гибель человечества
берет свое начало от Октябрьской революции. Вот выдержка из моего
ответа: «Гибель человечества не началась, и я не предвижу ее. Во
всяком случае, я не считаю Ленина и Троцкого настолько всемогущими,
чтобы они могли начать или кончить гибель человечества. Другое дело
– вред, нанесенный человечеству, нормальному развитию».
* * *
Из Аргентины пришло письмо по такому адресу: Англия, Лондон,
Генеральный Штаб, Полк. Г.А. Токаеву. Не хотел ли автор письма
подчеркнуть, что я нахожусь на службе у английского Генерального
Штаба? Поспешу разочаровать его: не состоял, не состою и не
собираюсь состоять на службе у какого бы то ни было Генерального
Штаба. Да и содержание письма: оказывается, совершаю тайные поездки
в СССР, чтобы поднять там вооруженное восстание; опять разочарую:
нет, не совершал, не совершаю и не собираюсь совершать тайные или
открытые поездки в СССР, и не занимаюсь организацией вооруженных
восстаний.
* * *
А вот письмо через Бориса Николаевского: я – в Европе, пишущий –
в Европе, а Николаевский – в Нью Йорке! В письме говорится, что
«надо искоренить трижды проклятую Октябрьскую революцию, снести с
лица земли мавзолей Ленина, устроить костер из трудов Ленина и
Сталина, перестрелять всех большевиков».
* * *
Сто раз скажу, что каждый человек имеет право думать, что хочет.
Но искоренить Октябрьскую революцию нельзя точно так же, как нельзя
искоренить, например, Великую Французскую Революцию. Она – большая
страница, а может быть даже целая глава, в истории России–СССР, с
которой придется жить. Снести с лица земли мавзолей Ленина можно и
придется, рано или поздно, когда того потребует опыт народа. А вот
с мировым костром из трудов Ленина и Сталина я не согласен; историю
изучают не потому, что она хорошая или плохая, а потому, что она –
история; но для изучения нужны архивы.
* * *
Разогнать колхозы и совхозы: а нет ли тут элемента деспотизма
наизнанку? Загоняли силой – разгонять силой: правильная ли
философия? Ну, а допустим, что кто-то не захочет «разгоняться»,
неужели опять применять насилие, новое раскулачивание, так сказать?
14 января 1952. Магнитофонная запись
Фигурально выражаясь, «окончил» Имперский Колледж науки и
технологии. Удивительное ощущение обновления. Но не все пришло ко
мне из этого колледжа. Думайте, что хотите, но я скажу, что моя
аэродинамическая лаборатория в Военно-Воздушной инженерной академии
им. Жуковского в Москве была в любом отношении равна здешней
аэродинамической лаборатории. В моей лаборатории по проекту
военинженера Олега Михаиловича Земского была построена и пущена в
эксплуатацию небольшая сверхзвуковая газодинамическая труба еще в
1938-39 годах, и в ней мы получали, уже тогда, великолепные тепло-
теневые спектры ударных волн; здесь это началось на 4-5 лет позже.
Наша большая аэродинамическая труба, построенная еще в 1930 году по
проекту профессора Б.Н. Юрьева, превосходит до сих пор здешние
аэродинамические трубы. Но здесь условия работы богаче и приятнее.
* * *
Один из замечательных высших инженерных учебных заведений
Великобритании – это колледж аэронавтики в Кранфильде, к северо-
западу от Англии. Я уже знаком с ним довольно хорошо. Глава
колледжа, маршал авиации сэр Виктор Годдард, и главный аэродинамик
колледжа Алек Юнг являются моими друзьями. Экспериментальное
оборудование тут отличное, современное, ориентированное на будущее.
Вот туда, кажется, и перейду скоро: мой второй британский
университет.
* * *
Припоминается забавный эпизод. В кабинете Н.А. Вознесенского в
Кремле происходило обсуждение проекта ракетного бомбардировщика. За
длинным столом сидели: Вознесенский, генерал-полковник А.С.
Яковлев, генерал-полковник Артем И. Микоян, Д.Ф. Устинов, М.В.
Хруничев, главный маршал авиации К.А. Вершинин, я и Г.М. Маленков –
в этом порядке против хода часовой стрелки. Зашел разговор о
необходимости аэродинамических труб, лаборатории вообще. Микоян
заметил, что наш Новый ЦАГИ «разрывается на куски всеми». Между ним
и Хруничевым произошел негромкий обмен мнений, когда Маленков
полушепотом, наклонившись к моему правому уху, спросил: «А сколько
стоило бы создание нужной вам специальной газодинамической трубы?»
Я не смог ответить, потому что не знал. Теперь не только ответил
бы, но выложил бы на стол детальнейший проект; но маленькая беда: я
уже не там.
* * *
Итак, я в колледже аэронавтики; великолепный ученый поселок,
отличный аэродром. Аполитичное учреждение; но времена холодной
войны дают знать о себе даже тут. Я – единственный «русский», а
отсюда мое несколько пикантное положение. Отношение со стороны
большинства – отличное, теплое, но в меньшинстве встречаются
настороженные люди, боящиеся слова «русский»: просто по инерции,
механически; спят и работают с растянутыми нервами.
* * *
Поглаживая ракетный истребитель Ме-153А, профессор Алек Бакстер с
улыбкой смотрит на нас с Годдардом: «Вы – профессиональные
авиаторы, а вот на этом красавце еще не летали!» Маршал отвечает с
еще большей улыбкой: «Ну, если разразится новая воздушная война,
полетаем и на таких!» «В этом все дело, – говорит Бакстер. – А
разразится ли новая воздушная война? Когда?» Они оба посмотрели на
меня. Но почему на меня? Не потому ли, что «русские идут!»? Очень
неприятное ощущение.
* * *
К нам присоединился Юнг. «Вы разговариваете о чемто деликатном?»
– спрашивает он. О войне, – отвечаю я, – скоро ли пойдет Россия
войной на Запад? Юнг пожал плечами: а зачем русским война против
Запада? Разве у нее мало своих внутренних проблем? Ничего не мог я
добавить к этому замечанию.
* * *
У моей книги «Сталин – это война» довольно сложная история.
Достаточно сказать, что ее название было выбрано без моего ведома,
а когда увидел его, было слишком поздно. Ну, бог с ними: не в
названии дело, и не литератор я. Но когда слышу «Русские идут!», во
мне закипает кровь: откуда и почему у СССР эта дурная репутация?
* * *
Великобритания - газетная страна, и газеты тут в большинстве –
отличные. Но мудрый Джон Каммингс однажды сказал мне, что, кто
хочет знать британскую психологию, тот должен посещать пивные клубы
и футбольные матчи, а не тратить время на чтение газет. Теперь и
мне начинает казаться, что желающий познать и понять английскую
интеллектуальную психологию должен повариться в Senior Common Room
университета или научно-исследовательского заведения.
* * *
И в лондонском университете, и в Кранфильде, а в дальнейшем и в
других заведениях, стало чем-то вроде неписанного правила:
присядешь с коллегой в Коммон Рум с чашкой кофе, и возникает около
тебя людское окружение. Англичане – народ сдержанный, они не задают
стреляющие вопросы, если не знают тебя достаточно близко, но
слушают с вниманием к тому, что ты говоришь. В значительной части
из таких подслушиваний и была составлена книга «Сталин – это
война». Мне потребовалось длительное время, чтобы научиться
осторожности; но не всегда удается быть осторожным даже теперь.
* * *
Ну, например, сегодняшняя встреча с представителем лондонского
отдела редакции журнала «Лайф». Я опоздал на 17 минут, дело
необычное для меня - задержался в плавательном бассейне. Он
приветствовал меня приблизительно такими словами: «Русские любят
купаться?! Не от того ли строят столько подводных лодок?!»
Словом, с места в карьер. Не успели хлебнуть первую ложку супа,
как он потянул узду: а какие подлодки, крейсера и миноносцы в моде
теперь у русских? Интересно, как реагировал бы он сам, если бы я
задал такой вопрос о военно-морских силах его страны? Но он
притворился милым шутником. «Я просто так, для разговора, – говорит
с широкой улыбкой. – Во всяком случае, могу заверить вас, господин
полковник, что моя страна – миролюбивая страна, никому не
scpnf`~y`;.
* * *
«Сталин – это война» было неудачным названием для книги.
Упрощенцам оно дало понять, что я буду готов «подтвердить» любую
версию пресловутого «Русские идут!». Меня это раздражало, но и на
этот раз пришлось выслушивать нелепости, не имевшие никакого
отношения к моему действительному занятию. Ходят, говорит, слухи,
что разрабатываются новые типы военных кораблей в СССР не мог ли я
сказать что-нибудь на этот счет? Я прервал обед и ответил
господину, что никакой такой информации не имел; а если бы и имел,
не стал бы разговаривать о ней с посторонними людьми. И вот его
точные слова: «Видать, вы остаетесь преданным русскому
правительству!» Мне оставалось только пожелать господину успехов и
оставить его с недоеденным обедом…
11 августа 1952. Швейцария
Мое первое посещение этой замечательной страны. Теодор Пливе
приглашал меня уже давно, да и самому хотелось, но как-то не
удавалось. Сразу Лермонтов на уме: «Люблю я цепи синих гор, когда,
как южный метеор, ярко, без света всплывает из-за них луна». Смотрю
- не насмотрюсь. Хожу взад–вперед по приозерному парку Монтре и
удивляюсь: с таким же количеством ног и рук, но швейцарцы все же не
похожи на моих земляков. Владикавказско-Орджоникидзевский парк на
берегу Терека меньше, но краше; а вот люди там выглядят беднее, чем
здесь. Мой Кавказ, обогнала тебя Швейцария в своем материально-
бытовом развитии на 50 лет, а может быть даже на 100, хотя тут нет
и следа организующей и вдохновляющей силы партии.
* * *
В отделе притворяюсь незнающим немецкого или французского, а по-
английски говорящим очень плохо: не говорит ли кто по-русски? Все
пожимают плечами: по-русски? так это же почти по-китайски! Мы –
огромная держава, нас боятся, а вот по-русски не говорят.
Унизительно это. С американцами и англичанами говорят по-английски,
французы и немцы чувствуют себя как дома итальянцы тоже, а вот
русские…
* * *
С сопровождающим человеком поехал в Женеву, на пароходике. На
борту – почти одни экскурсанты: немцы, французы, датчане, шведы,
американцы, даже черные африканцы – нет только русских, советских.
А если есть, не слышу их говора.
* * *
Два профессора технического университета встретили меня
приветливо: авиационная традиция. Университет в отпуску, все тихо и
свободно от гвалтливой молодежи; но некоторое число аспирантов тихо
трудится. Представляют мне Фабюса; ему 27 лет, но мечта у него 20-
летнего: запустить ракету в швейцарское небо. Отлично говорит по-
немецки, по-английски, а французский является его родным языком.
Читал в оригинале или в переводе труды всех более или менее
известных теоретиков космонавтики; но мало знает о трудах
Циолковского. «Думал ли я, что человек полетит когда-нибудь на
орбиту земли?» Да, отвечаю, непременно да.
* * *
Общее впечатление от университета хорошее, хотя некоторые
особенности его административного построения мне просто непонятны.
Показали свои лаборатории, нашлась точка научного соприкосновения и
интереса. Сверхзвуковое течение газа: его теория разработана
хорошо, экспериментальные методы тоже интересны; но мне кажется,
что Советский Союз вполне на уровне здешних достижений, хотя у
швейцарцев больше контрольно-измерительных приборов высокой
точности. Поспорили немного о недостатках метода характеристик, и
мне стало ясно, что в чисто математическом отношении цюрихские
профессора на метр-полтора впереди меня. Но зато в физической
газодинамике мы равны, а в ракетном деле я чувствовал себя на
полтора-два метра впереди.
* * *
Швейцарцы знают, что СССР проявил исключительный интерес к
пеенемюндским исследованиям и экспериментам. Но Фау-1 и Фау-2 были
названы мною первыми сапогами начинающего сапожника: неудобными,
причиняющими боль и мешающими свободному хождению; но все же они
были сапогами; теоретическая и конструктивная работа над ними не
могла считаться законченной. Говоря несколько вульгарными словами
Вернера фон Брауна, «девушку-то мы создали, но не успели поднять ей
юбку, чтобы увидеть все под нею». Бригаде С.П. Королева было
приказано в Капустином Яре «поднять юбку и увидеть все», но
получилась только похлебка, хотя М.В. Келдыш уверял, что «запуски
Фау-2 идут там (тогда еще было запрещено называть Капустин Яр по
имени) вполне успешно».
* * *
Мы еще только в середине 1952 года; теория и технология
практической космонавтики делают еще только начальные шаги. Но уже
можно сказать с уверенностью, что в будущей войне ракетам
предназначена огромная роль. Меня это пугает; моя мечта –
исследование космоса в интересах человека, науки, технологии. Но
когда цюрихские коллеги спросили: «А если бы в критические дни
советско-германской войны вы располагали мощными ракетами –
поколебался бы я запускать их на Берлин?» Мой ответ бы: «Во-первых,
таких ракет у нас не было, поэтому вопрос – академический; во-
вторых, да, я был бы за бомбардировку стратегических центров врага
чем угодно».
* * *
По возвращении в Лондон я разволновался: не слишком ли
воинственно ответил насчет бомбардировки Берлина «чем угодно»?
Можно было бы более дипломатически. Но, с другой стороны, я должен
признаться, что опыт немецкого вторжения в СССР и бомбардировок
наших городов еще сидит в моей памяти, мне трудно подавить в себе
тогдашние эмоции – а тут речь шла как-раз о них. Мое сегодняшнее
состояние существенно другое: всеми возможными усилиями
предотвратить новую войну и спасти города и села от ракетных,
самолетных, артиллерийских и иных бомбардировок.
16 сентября 1952. Рукописные заметки в дневнике
Что-то похожее на отпуск в юго-западной Англии. Поскольку
регулярно не читаю эмигрантскую прессу, решил прихватить с собой
кипу газет и журналов. Литературная сторона меня не интересует;
стихом не владею, за славой писателя не гонюсь, но здесь у меня
новый лозунг – дней на десять: никакой науки – только эмигрантская
пресса. Читаю и испытываю раздражение: есть и интересные статьи, но
других больше. Духовный уровень старой эмиграции выше, чем новой.
От некоторых произведений хватаюсь за волосы. Простим их за
«факты», от изобретения которых никому не лучше и не хуже, но стиль
разнузданный, безответственный, разоблачительный. Больше всего
поражает вот что: возможно ли быть преданным коммунизму до 23 часов
59 минут, а в 24.00 стать антикоммунистом?
* * *
Невероятный долоизм, а да-здравствуетизм, если и появляется
вообще, носит крайне правый характер. Маятник отскакивает в крайнее
положение и застревает там. Мало кто занимается анализом будущего.
Долой Сталина, долой все советское. Хорошо, долой, долой, долой: а
что потом? И разве все беды в одном Сталине? Мне кажется, что это
известно иностранным правительствам, которые относятся к
эмигрантским возвещениям скептически, иногда даже с плохо скрытым
презрением. Надо сожалеть об этом по трем причинам: во-первых, под
чрезмерно эмоциональными возвышениями часто скрываются высокие
идеалы, достойные поддержки; во-вторых, встречаются и вполне
разумные и спокойные публикации; и в третьих, эмиграция состоит не
из одних пишущих-печатающих – среди писем, которые я получаю,
попадаются серьезные, с интересными идеями; а это доказывает, что
огульное недоверие к эмиграции таит в себе опасности. Если вообще
стоит ставить эмигрантов на весы грядущей истории, то следовало бы
помнить, что революционные или эволюционные перемены в СССР имели
бы смысл только в том случае, когда преодоление существующего
привело бы к процветанию всех ветвей свободы и демократии…
19 сентября 1952, юго-западная Англия
Просмотрел подшивку газетных вырезок и писем. Боже мой, кем
только не провозгласили меня, какое только звание не присвоили мне,
какую только гадость не вылили на меня. Если бы половина была
правдой, мне надо было бы ходить в форме маршала М.Н. Тухачевского
– в воскресенье, генерал-полковника авиации – в понедельник,
Генерал-майора МГБ – во вторник, подполковника Токаева – в среду,
главного атомного физика СССР – в четверг, главнокомандующим
300 000-ой армии крестового похода на Москву – в пятницу, а в
субботу – застрелиться.
* * *
Среди многих других случаев были и такие, не ответить на которые
было бы неправильно. Я предоставляю читателю возможность судить о
них без моей помощи – вот они: «На днях здесь произошло совершенно
необыкновенное событие. Лондонская коммунистическая газета «Дейли
Уоркер» принесла публичное извинение нашему соотечественнику полк.
Г.А. Токаеву за то, что на своих страницах она объявила его
самозванцем, обманщиком и лжецом. Это редактированное в самых
унизительных для газеты выражениях извинение было сделано сначала в
заседании Высшего Суда, а потом напечатано во всех лондонских
газетах, в том числе и на страницах «Дейли Уоркер».
Докладывая суду обстоятельства дела, адвокат полк. Токаева г-н
Мильмо сказал: «В настоящее время г. Токаев бесподданный, но еще
недавно он был офицером советских воздушных сил и имел чин
подполковника. Уроженец России, он с ранних лет был близок к
коммунистической партии и впоследствии стал ее членом. После войны
г.Токаев был прикомандирован к Советской Военной Администрации в
Восточной Зоне Германии. Номинально он занимал должность секретаря
советской секции Союзного Контрольного Совета в Берлине, фактически
же он был представителем Политбюро, советского правительства и
лично Сталина для собирания всякого рода сведений о тех работах,
которые были проделаны немцами в области атомного оружия, ракетных
снарядов и реактивных аэропланов. В его задачу входило также
отыскание немецких научных работников в этих областях с целью
отправки их в СССР.
Токаев всегда был русским патриотом, и в нем постоянно возникало
недоверие к тем людям, в руках которых были судьбы его родины. С
особой тревогой он наблюдал за предварительными приготовлениями к
установлению полного контроля над так называемыми
странами–сателлитами. Он пришел к выводу, что советское Политбюро,
выдавая себя за поборника мира, на самом деле ведет обширнейшие
военные приготовления, эксплуатируя и развращая русские народные
массы.
2 апреля 1949 года в одной лондонской газете была напечатана
первая из серий статей, написанных г. Токаевым о Советском Союзе,
его правительстве и народе. В статье этой были даны также
подробности личной биографии Токаева. В номере газеты «Дейли
Уоркер» от 5-го января под заглавием «Можно ли этому поверить?»
была напечатана заметка, в которой Токаев был квалифицирован как
самозванец, обманывающий английское общественное мнение. Когда
издателю и редактору газеты были вручены повестки о возбуждении
против них дела о клевете, они выразили готовность взять свои
обвинения обратно и принести Токаеву самые искренние извинения.
Г-н Мильмо добавил, что, возбуждая иск против газеты, Токаев не
искал для себя денежных выгод, а лишь хотел защитить свое доброе
имя и репутацию. Адвокат «Дейли Уоркер» от имени своих клиентов
принес формальные извинения за нанесенное полк. Токаеву оскорбление
и признал, что газета не имела ни малейших оснований для своих
клеветнических обвинений. «Дейли Уоркер» обязался возместить истцу
все понесенные им в связи с возбуждением иска судебные и другие
издержки.
Московским хозяевам «Дейли Уоркер» не оставалось ничего другого,
как приказать своим прислужникам публично покаяться и униженно
просить прощения» («Русская Мысль» от 04.08.50).
* * *
Столь же и менее пространные сообщения появились 27 и 28 июля
1950 года в Би-Би-Си и радиовещаниях Германии, Франции, Италии,
Австралии, Канады, Соединенных Штатов, Швеции и Голландии – не было
никаких сообщений по радио СССР. Чрезвычайно интересно, что моим
делом заинтересовалась только одна коммунистическая партия в мире –
Союза Коммунистов Югославии. Я сожалел в дальнейшем немало, что
отказался от встречи с ее представителем, откровенно и бестактно
заявив, что я порвал с большевизмом-коммунизмом вообще.
* * *
Клеветники не унимались. Токаев то возвратился в Москву, то
запутался в каком-то грязном деле и покончил самоубийством, то
погиб на улице Лондона под автомобилем. Гамбургский «Дий Цайт»
писал 16 марта 1950 года, что «генерал-майор» Токаев стал главой и
jnnpdhm`rnpnl военных разведок СССР и «народных демократий». Не мог
я воевать со всеми подобными клеветниками. По моей просьбе
опровержения были заявлены в берлинском «Телеграф», немецком
«Шпигель», нью-йоркском «Новом Русском Слове» и т.д., а также по
британскому и немецкому радио.
Записки без даты
Боже мой, боже мой, уже почти пять лет на чужбине! Одно только
это может довести до потери равновесия. Отгремели громы вокруг
меня, поклялся не иметь больше ничего с «эмигрантщиной», по самые
уши ушел обратно в науку и технологию, но все еще не верю, что
судьба позволит мне пользоваться жизнью и свободой, скажем, год или
два. Доползают слухи (у которых, вероятно, имеются какие-то
основания), что органам госбезопасности СССР приказано надеть на
меня смирительную рубаху. Боюсь ли этих органов? Скажу откровенно,
боюсь. Но с другой стороны, я уже успел сказать то, что хотел
сказать, остальное – вульгарный материализм – в сущности, с
политической точки зрения, было бы ошибкой убивать идеологических
«ренегатов»: Джиласа, Кравченко, Токаева и т.д.
* * *
Виктор Семенович Франк, сотрудник русской секции Би-Би-Си,
несомненно образованный человек. По-русски говорит, как русский,
его язык чистый, культурный, он знает и понимает как
дореволюционную, так и послереволюционную Россию. По некоторым
вопросам истории и политики у нас обнаружились расхождения, но это
не помешало относиться друг к другу с уважением. Некоторые места
длинного разговора показались мне настолько интересными, что стоит
воспроизвести их хотя бы частично.
* * *
«Успел ли я познакомиться с серьезной русской эмигрантской
прессой?» – спрашивает Виктор Семенович. А что такое «серьезная
русская эмигрантская пресса»? существует ли такое животное? Он
сразу же согласился, но в вежливой форме напомнил мне, что в этой
прессе появлялись и мои статьи. Верно. Но чем я лучше других?!
Какова музыка, таков танец; как танцуют другие, так танцуешь и ты.
Но теперь я больше не танцую под ту музыку, абсолютно и
категорически нет...
* * *
«Верю ли я в Бога?» – спросил Франк. «Не верю», - ответил я
честно. Но без идеала невозможно жить. Следовательно, если Бог есть
братство, товарищество, любовь, красота, моральность, равноправие и
все такое, то я верю в Него и готов встать перед Ним на колени.
Языческая древность знала только одну победу – победу меча.
Гитлер признавал только одну нравственность – создание бомбами и
танками нацистского тысячелетия. Ленин знал только один социализм:
уничтожение опыта тысячелетий и установление однопартийной тирании
на его месте. Сталинский Бог – это подавление и уничтожение всего
инакомыслящего. Давайте всему этому какое угодно название, но я
буду в нем посторонним человеком и в такой церкви не буду
чувствовать себя человеком… Мне было приятно, что Виктор Франк
слушал внимательно и не стал спорить.
* * *
В учении о притчах говорится, что существует естественная связь
между духовным и вещественным мирами, между видимым и невидимым.
Если это есть религиозная идеология, то можете считать меня
религиозным, потому что я тоже верю в существование таких связей. Я
знаю по своему опыту, что никто не является самодержавным хозяином
своей судьбы. Иногда человеком управляют силы, которых нельзя
измерить в метрах или килограммах, пощупать руками или рассмотреть
глазами, но они существуют, и я признаю их существование.
5 марта 1953, Кранфильд
С утра я работал с аэродинамической трубой больших скоростей;
прибегает секретарша Мэри Пайпс – сообщение ТАСС о кончине И.В.
Сталина. Велю техникам выключить чудовищную машину и иду в кабинет.
Звонит маршал авиации сэр Виктор Годдард: предпочел бы я пройти в
его кабинет, или он – ко мне? Такт подсказал первое. Застал у него
двух профессоров и одного посетителя из Фарнборо. Ну, разумеется, о
Сталине – о чем же еще в такой день!
* * *
Годдард – человек сугубо интеллигентный. Его интересы выходят за
пределы авиации и ракетной технологии. На его счету, например,
книга и статьи о природе «русской опасности». Несомненно, говорит
он, пресса Великобритании будет насыщена материалами о скончавшемся
вожде России. И легенд о нем создано немало. Но кто был он в
действительности? И что может означать его уход для Запада? –
лучше? хуже? хуже? Было бы интересно, если бы я согласился
рассказать о Сталине студентам и профессорско-преподавательскому
составу.
Очень редко не соглашался я с Годдардом. Мы успели сблизиться до
такой степени, что перестали уметь возражать друг другу. Но в
данном случае, да еще в присутствии трех других людей я отверг его
идею. Сослался на известное ему мое решение никогда больше не
вмешиваться в дела политические.
* * *
Звонит Мэри Пайпс: отдел всемирной службы Би-Би-Си и «Сандей
Таймз» просят прибыть в Лондон для интервью. Это было очень кстати:
довольно резко и громко ответил я, что в Лондон не прибуду, никаких
интервью не дам и пусть никто не пытается искать меня здесь, в
колледже. Политикой пусть занимаются политики и журналисты, а я
тоже буду заниматься своим делом. Годдард взял обратно трубку и
попросил передать «лондонцам», чтобы не отвлекали меня дальнейшими
звонками. К сожалению, как увидим дальше, это тоже не помогло…
17 марта 1953, Кранфильд. Рукопись
Прилетел из-за океана на конференцию с опозданием на целый день.
Прочитал свою лекцию экспромтом, без сколько-нибудь
систематической подготовки. Ну и пусть, о СССР тут настолько
мусорные представления, что лучше говорить правду без роз: это ведь
как раз то, чего нехватало и нам, и им с 1917 года!
* * *
Хотя лекция была по теории и технологии возвращения спутников
земли с орбиты, мне была подана записка на совсем другую тему – вот
ее содержание в переводе:
«Д-р Токати, я хотел бы воспользоваться настоящим случаем для
выяснения следующего вопроса, если Вы позволите. Как Вы объясняете
тот факт, что в первые же недели советско-германской в